В тот октябрьский день, 10 лет назад, я посмотрела ее в четвертый раз. До этого видела прогонами, в том числе полузакрытым, на котором присутствовало, по требованию режиссера, всего 50 человек…точнее, 53 – это я добавила себя и еще двоих, кому очень и очень нужно было спектакль посмотреть.
Помню, как мы, все до единого, вывалились в антракте в фойе – и, кажется, не было ни одного человека, кто бы не плакал от боли в душе, впустив в нее боль ослепленного Глостера…
Спектакль этот часто менялся, и мы смотрели вариант № 2, № 3, № 3,5…
Но при любом изменении он был похож на огонь, выжигавший тебя до золы, и этаким Фениксом приходилось после него возрождаться.
Сейчас спектакль в очередной, уже энный раз, изменился.
Он по-прежнему очень и очень хорош, но его огонь все больше похож на огонь костра, который завораживает и греет, но обжигает – если только сунуть в него руку.
Впрочем, время от времени языки пламени «Лира» вновь оборачиваются пожарищем, и трудно дышать, и чувствуешь, что – погибаешь…
Я, например, вчера, на сцене ослепления Глостера, опять непроизвольно так сжала кулаки, что ногти воткнулись в ладонь.
Спектакль изменило время и возраст тех, кто в нем играет.
Спектакль изменился и от ввода на роль Эдмонда Антона Кузнецова.
Актер не менее сильный, чем предыдущий исполнитель, он несет в себе совершенно иную энергетику. При этом на первых сценах мы нет-нет, да и всхохатывали от импровизационности его игры, неожиданных мини-гэгов… то потом стало страшно: в Эдмонде Кузнецова не было ни гранулы миллиграмма человечности, и не дай Бог с подобным человеком встретиться в реальной жизни…
Зато Артём Осипов… Если его Эдгар всегда был очень хорош, то теперь он – буквально безупречен. Ибо теперь человечность его героя не просто отлично сыграна на сцене, она – абсолютно реальна; это не эффектный рисунок роли, а доброта и сердечность ЧЕЛОВЕКА, на которые умело наложена актерская игра.
Такая же безупречность у Реганы и Гонерильи, и такое же усиление и углубление ролей у Агриппины Стекловой и Марины Дровосековой.
А вот Корделию/Тарханову я никогда не любила (и хорошо, что ее на сцене немного) – она одномерно высокомерна, а главное, она постоянно срывается в визгливую грубость… повысила голос на папу, а потом удивилась, что он обиделся.
Вообще, сцену раздела государства я люблю очень и очень. Глаза разбегаются – смотреть на ее многочисленных участников, ибо у каждого точен каждый взгляд, каждая интонация, каждый поворот головы… вот только Корделия ее немного испортила.
Зато Глостер… Я люблю этого Глостера опять же за то, что он реально-человечен: совершив ошибку (за которую жестоко поплатился), он почти сразу начал ее исправлять.
Вот его слепой герой, после мнимого самоубийства, встречает Лира (Константин Райкин). Безумный Лир – играя голосом и лицом, фыркая и плюясь - развлекает себя и публику…а я смотрю только на Глостера – молчаливо страдающего от страшной боли и несправедливости судьбы…
А КАК стоит – просто стоит – Глостер позади, возле распахнутой двери, и смотрит на то, как один его сын убивает другого…
Ну, и Кент (Тимофей Трибунцев)… я уже писала, что в сцене объятий Лира и Корделии, я смотрю только на Кента, который сидит в полутьме, как человек, смертельно уставший от всего, свалившегося на него.
(И, кстати…я написала, что ЭТА Корделия груба… Вот – она, бросившись к Кенту, через несколько мгновений заговорила в ним тоном не друга, но – повелителя с вассалом. Оттого и его: «Да, королева» прозвучало не с восхищением, а как бы даже с отторжением: да, Кент подданный… но он – граф… и не стоило бы, наверное, с ним так обращаться).
Да, а Шута играла Елена Березнова – давно ее не видела в этой роли, понравилось.
В общем, спектакль, невзирая на возраст, неимоверно хорош и, из-за своей сложности и многослойности, достоен многократного просмотра.
…и по-прежнему смотрит на все происходящее гигантское детское лицо.
Может быть, потому, что вся эта кровавая история – не более, чем детская игра в куколок и солдатиков, мало что меняющая в огромном мире?
Но тогда и мы, крохотными фигурками в зале сидящие (и много что о себе воображающие), не более, чем что-то незначительное, и двигает нас, развлекаясь, по плоскости жизни чья-то невидимая гигантская рука…
