Но вообще – это прекрасно, когда модная аншлаговость спектакля совпадает с его высоким качеством.
Фотохудожник Евгений Люлюкин, чьей фотографией я сегодня проиллюстрирую свой пост, написал так: «Помимо душещипательной истории меня поразили два момента: визуальные приёмы Юрия Грымова и игра Максима Керина. Приёмы необычны, игра прекрасна».
Согласна с ним на все сто, только от себя добавила бы: в очередной раз поразил высочайший уровень игры РАМТовских актеров. Вот, скажем Янина Соколовская – какая же она великолепно разная в спектаклях! А Лариса Гребенщикова – потрясающе сыгранная роль. Юрия Григорьева вижу, к сожалению на сцене не слишком часто (так получилось, что он всё больше в детских спектаклях занят), но очень-очень его люблю. И Ульяна Урванцева прекрасная, и Артем Штепура… да впрочем – все.
Но, конечно, в первую очередь спектакль делает Максим Керин, и я бы сказала о появлении в РАМТ еще одного уникального актера, сочетающего глубокую психологичность, мощную актерскую энергетику с превосходными внешними данными.
История умственно отсталого Чарли, который в короткое время после операции достиг удивительных высот развития, а потом, из-за несовершенства медицинских методик и осложнений, вновь вынужденно деградировал – это история очень печальная. И именно Керин (конечно, направляемый режиссером, Юрием Грымовым) смог в кратчайшее время абсолютно достоверно сыграть интеллектуальный рост героя (и непобедимые кошмары детства, что шли за ним постоянно) и последующее скольжение вниз.
На наших глазах Чарли делал шаг в ту или в иную сторону, выходя на сцену с одним коэффициентом интеллекта – и прямо за время сцены повышая/понижая его.
Но мне очень понравилось, что режиссер не превратил в финале Чарли в подобие мышки Элджернона со сглаженными извилинами мозга. Чарли просто ушел, взмахом руки простившись с теми, кто был с ним добр… ну, или даже не очень добр…
А до этого была сцена, в которой Чарли и доктор Штраус приезжают в «дом скорби», где герою придется провести дни после того, как его мозг перейдет границу минимальной человеческой разумности… Надо видеть, какими глазами – а в них смешаны ужас и жалость - смотрит Чарли на своих завтрашних товарищей по несчастью. Он просто мысленно вставил себя в их ряды – и увидел свой конец.
…Никто из нас не сможет достоверно вспомнить час своего зачатия или минуту рождения – но большинство когда-нибудь ощутит мгновение, в которое душа навсегда отделится от тела... Как это будет: страшно? А может быть, задорно-весело, как на «американских горках»? И что будет – потом, вслед за этим мгновением?
Чарли удалось заглянуть за ту границу, когда он уже не будет Чарли…
Страшно? Несомненно.
Но он понял одно: вместе с мудростью от него уйдут и тревоги, страхи, непонимание…
А останется то, что было в нем с самого начала – доброта.
А у добрых людей всегда бывает много друзей.
И это хорошо.
Потому что уже не так смертельно страшно...
